Мы уже говорили об особенностях социалистической урбанизации, отвечавшем ей градостроительстве и о том, что в стране произошла смена характера урбанизации, вслед за чем должны обязательно произойти изменения и в обеспечивающем ее градостроительстве. Более того, мы говорим, что на данном историческом этапе существования России как государства, градостроительство должно быть поставлено во главу необходимых преобразований хода развития страны. От  реформо-правового и очень пристально вглядывающегося в мельчайшие извивы вопросов, интересных чрезвычайно узкому кругу лиц и корпораций, необходимо перейти к реальному развитию в натуральных формах выражения. Таковыми, безусловно, явятся жилищные условия, землепользование, образование, социальное обеспечение, здравоохранение и структура (включая  численность, требования к квалификации,  обеспечение начальных условий предпринимательства,  наличие трудовых контрактов и пр.) рабочих мест. 

Мы говорим, мы обращаемся со своими словами ко всему населению страны, что сегодня России необходимо перейти в стадию поместно-усадебной урбанизации и поместно-усадебного градостроительства. И все, абсолютно все предпосылки и условия для этого исторического шага у России имеются. Более того, если Россия его не предпримет, то она может начать обрушаться под бременем рушащихся строений и рвущихся инфраструктур.

Градостроительство в форме поместно-усадебного расселения есть необыкновенный в сложившемся мире шаг. Ни одна страна, кроме России, не может себе такого позволить. И единственно, что для совершения этого шага необходимо России сделать, это проявить подлинную историческую волю.

О политической воле говорить трудно: ни одна партия, ни одно политическое движение не рассматривают развитие России сценарно, как демонстрационную карту той России, которая будет. Все стали говорить только о цифрах. Цифра затмила всё. Налоги, доходы, бюджеты, проценты роста,  пенсии, цены составляют несущий каркас программы каждой партии, все программы принципиально не онтологичны и не технологичны, они – вербальны и слоуганальны (от слоуган – лозунги). Суть дел и их стратегических проекций в будущее не интересует политиков по причине сместившейся для них картине мира. Их мир – политика и цифры, а не реальность. Цифры – это, в результате, деньги. Деньги для себя и своей партии. Деньги несут одновременно много разных возможных реальностей, которые можно не конструировать, а потреблять, использовать.  Реальность же, напротив, становится исчезающей, не проявленной в  слове и в действиях от своего имени.

Как же обнаружить в России облеченное властью лицо, которое было бы не только в состоянии понять, что требуется для градостроительного прорыва, но и вправе это действие начать? Как перестроить профессиональные миры проектировщиков, работников органов власти, инвесторов и правоведов, чтобы они почувствовали вкус к новым реальностям, которые не ведут кратчайшим путем к доходам и деньгам, а делают это в технологически обусловленном времени?

Поскольку ответов на эти вопросы у нас нет, как нет и сколь-нибудь неформального знания политиков (что мы знаем о них?), а Юрий Михайлович Лужков остаётся мэром одного, пусть и столичного, города –  Москвы в пределах её административных границ как субъекта федерации,  то обращаться придется  к нам самим – к народу. И к Президенту Российской Федерации, поскольку в его прямую обязанность входит задача организовывать развитие страны и помогать словом, поддержкой, поручением рассмотреть, дать предложения, замечания, решить….

Возвращаемся к основной канве рассуждений об урбанизации и градостроительстве. Создание множества поселений на основе поместий будет являться урбанизацией, поскольку предполагает в качестве основной задачи сохранение и наращивание сложной городской жизни, интенсивного общения и удобства коммуникации. Градостроительству необходимо будет найти принципиально новые приемы организации и обустройства таких поселений. Вместо стандарта жилых групп, микрорайонов, районов, функциональных зон с нормируемыми плотностями, этажностью, объектами соцкультбыта, мощностями объектов инженерной инфраструктуры и прочими обязательными параметрами социалистического градостроительства, должны появиться усадьбы, группы усадеб, посады и поселения, локальные инженерные комплексы, поместья разного назначения и внутренней структуры, жилые дома – односемейные, для многопоколенных семей, растущие дома, интеллектуальные дома, дома-мастерские, дома экологические и семейные детские дома. Много различных их  типов, но с определенными стандартами обеспечения безопасности, надежности, долговечности. А также с большим выбором предлагаемых конструкций и материалов, инженерного оборудования, связи и коммуникаций.

Все это надо спроектировать, просчитать, согласовать, но главное – получить заказ на такую работу, найти заинтересованное в этом юридическое или физическое лицо. Потому и начали мы с поиска фигуры заказчика, конкретного инициатора программы. Народ прямым заказчиком быть не может - только в лице отдельных своих представителей или органов власти над народом.

Продолжение инерции урбанизации, которая сложилась в середине прошлого века на основе многоэтажной панельной застройки и централизованных инженерно-коммунальных инфраструктур, последовательно и неотвратимо ведёт уничтожению городской жизни.

Парадоксально, но это так.

Антиэкологичные, недолговечные  и  плохо обеспечиваемые энергоресурсами, микрорайоны оказываются в перманентно аварийном  состоянии и с каждым годом всё в большей степени будут переставать предоставлять удобства  городской  жизни. Перебои с подачей воды, газа или электричества, установка в домах «буржуек» для примитивного автономного существования в плохо отапливаемых квартирах, увеличение времени на поддержание жилья в более-менее пригодном состоянии, нарастающий разрыв между ненавистным «городом» и плохо устроенной и периодически обворовываемой дачей – всё это будет приводить к закономерному парадоксу, когда внешне микрорайоны  будут похожи на города и всё меньше и меньше будут являться ими по существу. То есть то, что будет выглядеть привычным нам городом и урбанизацией, окончательно превратится в дезурбанизацию.

Да, нам следует понимать, что в настоящее время наряду с повальным разгромом российской деревни уже пошёл процесс столь же повальной дезурбанизации, т.е. фактического отказа от городской жизни. Даже в крупных городах всё чаще можно видеть на глазах разрушающиеся дома. А уж бродящих как напоминание бомжей или людей, занятых исключительно выживанием на дачах или прямо вокруг своих больших городских домов,  горожан, переходящих на «подножный корм», полна сегодня вся страна.

Происходит такое уравнивание города и деревни, которое не могло и в страшном сне присниться ни основателям марксизма-ленинизма, ни всем тем, кто повторял их заветные слова о «преодолении различий между городом и деревней».

Однако, полагаем, было бы принципиально неправильным проглядеть за этими ужасами мировую проблему и всемирный нам с вами культурно-творческий вызов, и, проглядев их, свести всё к плохим «коммунистам» или к нелучшим «демократам», которые своими реформами и вогнали окончательно страну в эту повсеместную мерзость запустения.

Как бы мы ни относились к советскому прошлому, но простая справедливость требует указать на то, что в 60-е годы стали понимать и поднимать стремительно вырастающую проблему отсутствия в стране конкурирующих и осмысленных форм городского обустройства. И с тех   лет пока ничего лучше не придумано, чем две модели нестандартной урбанизации, связанные с отношением города и деревни.

Первая модель – это создание городов-спутников – вынесенных за черту основного большого города таких же по сути микрорайонов с многоэтажной панельной застройкой.

Вторая модель – сселение так называемых «неперспективных» деревень и укрупнение «перспективных» деревень – центральных усадеб - и постройка на их базе агрогородков.

Что такое агрогород?

Вот как описывал в 1980-м году образцовый агрогородок Верхнюю Троицу в Калининской области (теперь – Тверская) писатель Олег Ларин.

«В центре посёлка высилась белоснежная вертикаль – гостиница. Справа и слева её поддерживали лёгкие, распластанные – из стекла и бетона – конструкции школы, Дома культуры, административно-хозяйственного центра, полукружье жилого массива. У жителей Верхней Троицы были почти все современные удобства – газ, ванна, электричество. Собственно говоря, это был уже не совсем сельский житель, хотя и не вполне городской. Он уже перерос тот смысл, который мы по привычке вкладываем в слова «крестьянин», «земледелец». Но в нём по-прежнему жила тяга к земле, и поэтому в новых двухэтажных домах архитекторы предусмотрели вместительный подвал, кладовку, сушильные шкафы. И возможность разбить перед окнами небольшой садик…»[1].

Надо отдать должное Олегу Ларину – он сумел описать не столько ход выполнения планов громадья того странного времени со сталинскими замахами и брежневскими реалиями, сколько фундаментальную и органическую проблему нашего индустриального бытия конца прошлого века.

Посмотрите, как внимательно и тревожно описывал он саму ситуации, в которой возникала идеология агрогородков.

Вот что говорит писателю коренной житель мезенского, на Русском Севере, села Жители: «Здесь колхоз был когда-то, «Красный охотник»… Натуральное хозяйство вели. Масло хорошее делали, много скота содержали. Угодья, каких поискать!.. А потом всё пошло шиворот-навыворот. Сначала продавец уехал, потом фельдшер, учитель. За ними и остальные тронулись. Последними жителями долго оставались Кирин Капитон Онуфриевич и Кузьмин Самуил Михайлович, оба охотники. Но и им скоро наскучило в одиночку – осенью семьдесят четвёртого разобрали свои дома и перевезли их в Усть-Кыму…  Деревню жалко, конечно. А что поделаешь. Время такое…».

И писатель размышляет: «Старый избяной быт, полумеханизированный способ хозяйствования пришли в непримиримое противоречие с духом научно-технической революции, с культурными запросами людей, а главное – сдерживал дальнейший ускоренный рост сельского хозяйства… Трещит по швам прежний хозяйственный уклад, корнями своими уходящий в тёмное язычество. Новый облик деревни теперь определяет молодёжь. Она без грусти и сожаления бросает тихие «родовые гнёзда» и перебирается туда, где её энергия и способности найдут более высокий коэффициент полезного действия, - в большие сёла, на центральные усадьбы колхозов и совхозов…

Из пятидесяти с лишним сёл и деревень в Лешуковском районе перспективными признаны не более двадцати. Остальные населённые пункты либо умрут сами по себе, либо переедут на новые места, либо заново отстроятся, либо станут опорными пунктами для новых лесопромышленных предприятий…

Сселение мелких деревень в крупные конгломераты – это не самоцель: основная задача, говорится в известном постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечернозёмной зоны РСФСР», - покончить с затянувшейся отсталостью сельского хозяйства…

Сселение бесперспективных деревень диктуется временем и будет проходить по плану социально-экономического развития каждого района. Процесс этот сложный, мучительный, противоречивый, вызывающий бесконечные споры и сомнения. Клубок проблем связан, как гордиев узел…»[2].

Гордиев узел до сих пор не развязан и не разрублен.

Проблема на сегодняшний день не только не утратила своей актуальности, но и, прямо наоборот, стала первой и главной проблемой. Вряд ли кто-либо в здравом уме решится утверждать, что  само по себе разграбление страны, её деиндустриализация и дезурбанизация являются решением проблемы новых укладов жизни, или что выживание основной массы российского населения за счёт дач и огородиков в свободное от торговли   время – это и есть наш «большой скачок»   в постиндустриальное общество…

Именно от успешности решения урбанистической проблемы – т.е. определения перспективных укладов жизни и градостроительства в 21 веке -  зависит наша судьба. Либо мы станем процветающий страной – либо сами себе обеспечим гарантированное выбытие и вычёркивание из истории.

Поэтому так важно понимание и знание размышлений лучших людей позднего советского времени о том, где и как   жить. Именно благодаря тем  прошлым попыткам, мы сегодня имеем возможность уяснить для себя важные вещи.

Прежде всего, то, что наивно-технократические надежды на научно-технический прогресс ничем не хуже наивно-рыночных надежд на всесильную «невидимую руку», которая,  мол, сама, в силу прогресса экономических интересов улучшит старый быт и создаст новый, а также несравнимо  осмысленнее и перспективнее толстовско-упрощенческих движений «назад, к природе», этих жизнерадостных уходов в никуда (типа «культа Анастасии» и «родовых имений» в чистом поле, пропагандируемых   Владимиром Мегре).

Также ясно, что технократический подход можно и нужно проблематизировать, указывая на все его экологические, духовные и культур-антропологические ограничения. А вот рыночная и «природная» романтика проблематизации не подлежит, поскольку за ними на деле стоят деиндустриализация и демодернизация, вгоняющие нас в каменный век и превращающие страну в центральную Африку или амазонскую Латинскую Америку с сибирскими морозами.

А, главное, ясно, что старые уклады требуют не высмеивания и изничтожения, а замены на уклады новые, которые должны быть как минимум столь же надёжны и человекосообразны, а, лучше бы, на порядок экологичнее и эффективнее с бытовой и экономической точек зрения.

С этой точки зрения, нельзя не отметить фундаментальных ошибок программы построения новых поселений типа агрогородков.

Во-первых, в основе идеи агрогородков  лежала не градостроительная и не социально-культурная  основа, а исключительно производственная. В данном случае исходной установкой было «дальнейшее развитие сельского хозяйства». Концепции и нормы качества жизни выступали вторичными или просто боковыми, производными от индустриальной организации и образующего поселение производства. Тут следует заметить, что и нынешнее упование на исключительно экономическую основу является столь же оторванным от видения нужного качества жизни и неполным,  а потому заведомо тупиковым и проигрышным.

Во-вторых, новые поселения не рассматривались в качестве ядер новых укладов и узлов новых инфраструктур. И уж тем более, никто не думал о цивилизационном и формационном характере назревших проблем и преобразований. Ведь достижение определённого благополучия вкупе с официальными установками «гуляш-коммунизма» - каждому по потребностям  согласно хрущёвской программе построения коммунизма – не было переведено из   системы потребления в системы нового труда и нового досуга. Не было понимания того, что возникающая позднесоветская социальность внутренне противоречива и даже конфликтна, что требуется невообразимо смелый проект совсем новой, по-революционному новой социальности. Население стало неудержимо в материально-потребительском плане выводиться в сопоставление с западным образом жизни, а новых собственных и оригинальных укладов создано не было. Стал возникать смертельный разрыв между быстро растущими западными аппетитами и советской производительностью и устроенностью.

Возникла, как определяет это профессор С.Г. Кара-Мурза, проблема соотнесения «городского потребительства» с «крестьянским трудолюбием», трудовой мобилизации – с разнообразием потребностей.

«Советский проект потерпел поражение как выражение крестьянского мессианизма в уже городском обществе «среднего класса». Сконцентрированный на идее «сокращения страданий», в осуществлении которой советский строй достиг замечательных успехов, он авторитарными способами нормировал «структуру потребностей». Быстрая смена в ходе урбанизации «универсума символов» и потребностей (особенно в среде молодежи) вошла в конфликт с идеологически предписанными нормами. Узость этих норм при резком увеличении разнообразия потребностей сделала «частично обездоленными» едва ли не большинство граждан. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство не означало антисоветизма и не приводило к требованию сменить его фундаментальные основания, его смогли использовать те социальные группы, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя (прежде всего ради присвоения собственности)»[3].

В-третьих, и это самое главное с точки зрения возникающих перед нами сегодня в России задач, конкретный тип урбанизации, связанный с тесной многоэтажной панельной застройкой и с сселением жителей с разных концов районов в райцентры или центральные усадьбы, был необоснованно, некритически и нетворчески принят в качестве единственно возможного, в качестве не одного из многих видов урбанизации второй половины XX века, а в качестве единственно возможного и не требующего конкретизации и пояснений. Такое представление о панельно-централизованной урбанизации как урбанизации вообще, соответственно, было методично протранслировано через монографии (наука), кадры (образование) и промышленность (строительные производства и системы строительного машиностроения) и материализовалось в тех городах и стройкомплексе, которые мы имеем сейчас.

Обратите внимание, что даже в глубоких рассуждениях С.Г. Кара-Мурзы, процитированных выше, урбанизация понимается как единственно возможный процесс - прежде всего, в смысле переселения жителей из деревень в города, т.е. тот великий и мало осмысленный ещё исход и превращение крестьянской России в «рабоче-городскую».

Такое понимание, безусловно, законно, однако «занимает» столь важный технологический термин «урбанизация» под иную задачу – описать тектонические сдвиги, вызванные индустриализацией и ростом сознания российского населения, ту, по определению геополитика В.Л. Цымбурского «городскую революцию», которая началась ещё в XIX веке и продолжается до сих пор и не связана напрямую только с большими городами[4].

«Городская революция», утверждает В. Цымбурский, - вовсе не синоним урбанизации, скопления человеческих масс в городах и умножения числа самих городов. Тем более я не увязываю этого понятия с индустриализацией, как многие экономисты, историки и демографы, для которых, видать, история мира началась не раньше, чем 300-400 лет назад.

… О процессах российской истории, подготовивших большевизм и в нем обретших свое продолжение-инобытие, ведомо достаточно, чтобы признать: полтора века России, примерно с 1830-40-х гг. являют единую, пусть и дифференцированную внутри себя, эпоху, смысл которой - переход от стадии аграрно-сословной к городской, в перспективе, видимо, - корпоративно-городской…

Я нахожу совершенно верной мысль Н.А. Бердяева, что большевизм впервые в нашей истории создал прочные основания для «обуржуазивания» - или «бюргеризации» - России. Кстати не менее прозорливым является и его прогноз о рискованности такого социального результата «не для коммунизма только, но и для русской идеи в мире».

… Практически все известные цивилизации возникали как общности аграрно-сословные. И почти все они в какой-то срок переживали стадию городской революции, когда горожане с отдаляющимся от аграрного цикла бытовым укладом и мирочувствованием, с особой экономикой и личностными эталонами, трансформируют культурно-идеологическую, а иногда и политическую жизнь народа или группы народов, составляющих этническое ядро цивилизации.

В этой жизни как ключевая фигура духовно утверждается человек, избирающий, по замечательному определению культуролога и лингвиста В.Н.Топорова, «тот парадоксальный, как бы против самого себя направленный способ бытия, когда он не пашет и не пасет (и не живет по преимуществу данью пашущих и пасущих - В.Ц.), но, оторвавшись от природы, ... может создавать богатства и новые условия своей жизни из ничего, даром... т.е. из самого себя, по своей воле (своеволие как нарушение космического закона), по своим желаниям и потребностям (отсюда мотив эгоистичности городов) с помощью ремесла, обмена, торговли - впервые без санкции природы и космических сил». Самым наглядным примером того, как цивилизационная городская революция выливается в революцию политическую, может служить социальная борьба в Греции VII-VI вв. до н.э., приведшая во множестве городов-полисов торговый и ремесленный демос к торжеству над земельной знатью и культурно маргинализовавшая древнегреческую «хору» - как таковую. Или союз английских и французских королей с городами на заре европейского Нового времени, преодолевший феодализм и утвердивший форму национальной государственности с конвергенцией «обуржуазивающегося» дворянства и культурно возобладавшего «третьего сословия»[5].

Вот этого масштаба в несколько сотен лет, на который указывает В. Цымбурский, и не хватило социалистическому градостроительству периода «развитого социализма» для правильного понимания стоящих перед страной проблем. Однако из этого следует только одно: если нам и сегодня не хватит подобного масштаба, то вряд ли нам имеет смысл надеяться на восстановление страны, тогда «ловить» нам нечего.

Однако, ни в коем случае, нельзя недооценивать сегодня эти завоевания социалистического градостроительства. Да, сегодня описания агрогородов выглядит несколько странноватыми, однако нельзя не видеть в попытках того времени (70 – 80-е годы) найти наиболее соответствующий тому обществу жизненный уклад и его градостроительную форму.

Смысл и целенаправленность таких попыток должна быть нами сегодня осмыслены, изучены и усвоены – если, конечно, мы, как страна,  готовы перестать ныть без конца и оправдывать собственную разруху внешними условиями и помехами.

Почему это всё так важно для нас сегодня?

Потому что мы стоим перед крайней необходимостью организации и «запуска» принципиально новой волны урбанизации, урбанизации не только абсолютно нового типа и вида, но и «несущей» на себе новую цивилизацию и новую формацию жизнеобеспечения.

Вместе с тем, этот настоятельно необходимый «космический рывок» в сфере градостроения не может начинаться «с нуля», на основе отрицания или просто незнания предыдущих попыток. Любое развитие может быть реальным только через воспроизводство и таким образом преодоление предыдущих укладов. И серьёзное изучение советского опыта (как и мирового, и исторического российского, разумеется), всех этих по своему замечательных «агрогородков» является обязательным условием серьёзности наших намерений и нефиктивности наших будущих побед.

Мы сослались вначале этой главы на широко тиражируемый в советское время тезис о «преодолении различий между городом и деревней». Тезис этот является чрезвычайно заезженным и, при неправильном прочтении, ведёт к разрушению как деревни, так и города. Ведь самый примитивный и наиболее часто используемый смысл любого «преодоления различий» состоит в том, чтобы уравнять разные ясные сущности в некоем одном общем типе – невыразительном и нередко просто убогом.

Русский философ Константин Леонтьев ввёл даже понятие поровнения, чтобы определить характер антикультурной и разрушительной работы, уничтожающей своеобразие и уникальность и порождающей серое ничто, нежить по-русски.

С другой стороны, хотим мы того или не хотим, новая урбанизация и должна решить задачу выведения нас из тупика сегодняшнего разрушения и непрочности как деревни, так и городов.

И эта новая урбанизация должна стать не средним арифметическим между городом и деревней, а абсолютно своеобразной и принципиально новой формой принципиально новой городской жизни, которая наилучшим образом решает копившиеся десятилетиями, а, скорее всего, и столетиями проблемы.

В обычном представлении марксистский тезис о необходимости уничтожения противоположности между городом и деревней означает постепенное превращение села сначала в поселки городского типа и, затем, в большие города[6]. Такое понимание, разумеется, не только нереалистично, но и неправильно. Причем, оно является именно индустриальным, а не марксистским или коммунистическим.

Так, в начале прошлого века наш великий мыслитель и ученый Дмитрий Иванович Менделеев писал: «Русские люди начали в большом количестве стремиться в города... Эволюция эта, по мне, такова, что против нее просто смешно бороться, а окончиться она должна лишь тогда, когда, с одной стороны, города станут расширяться... когда внутри их появятся большие парки, сады и пр., т.-е. в городах будут стремиться не только к тому, чтобы жизнь была по возможности здоровой для всех, но и было достаточно простора не для одних детских скверов и спортивных игр, но и для всякого рода прогулок, а, с другой стороны, в деревнях, в фермах и т.п. внегородских поселениях будет скопляться такое число жителей, что и там придется строить многоэтажные дома, и вызовется потребность в водопроводах, уличном освещении и т. п. городских удобствах. Все это приведет с течением времени к тому, что вся страна, достаточно тесно населенная, покроется частым сплоченным населением, а между жилищами будут, так сказать, огороды или сады, необходимые для произведения питательных веществ, да фабрики и заводы, производящие и переделывающие такие вещества»[7].

Но мысль Менделеева как всегда шире и смелее   рамок своего времени. Фактически, уже сто лет назад он вводил представление о возникновении сплошной поселенческой ткани и о необходимости новых форм жизни и деятельности.

Сегодня уже очевидно, что речь должна идти не об уравнивании городских и деревенских условий, а, наоборот, о планировании такого цивилизационного сдвига, когда качество внешне деревенской новой городской жизни станет безусловно опережать привычные нам крупные города и выступать зоной мирового качества жизни.

Мы считаем, что в основе новой российской урбанизации должен лежать принцип расселения семей родовыми поместьями или усадьбами в составе определяемых транспортными инфраструктурами поселений со свободной и наиболее органичной для данного места формой.

Такую урбанизацию мы предлагаем называть поместно-усадебной.

В основе поместной урбанизации лежит, прежде всего, обязательное противодействие дезурбанизации и сохранение всего разнообразия и сложности существующих форм городской и сельской жизни. Заметьте, и сельской жизни, в деревнях в том числе, поскольку без восстановления и подъёма деревень никаких новых городов, как и поддержания старых у нас в России не получится.

Однако это сохранение не самоцель, а средство для создания широкого спектра типов городов и кардинального поднятия российской городской культуры в целом на невиданную доселе высоту.

Поместная урбанизация призвана преобразовать ландшафт нашей страны.

Нам не удастся полностью сохранить чисто природные или даже сельскохозяйственные ландшафты. Нам нельзя оставлять в сегодняшнем виде и неперспективные крупные города.

Не ломая и не разрушая, а мощно наращивая инфраструктуры всех типов, мы должны разорвать фатальную зависимость сельских районов и пригородов от расстояния до мегаполисов, а вместе с тем не потерять и нарастить «посаженную» на природную основу речек и лесов органику малоосвоенных сегодня мест. В ближайшие десятилетия мы должны из второстепенных пригородов создать города нового типа.

Большинство возникающих в настоящее время экологических или «альтернативных» движений видят в убегании от современной городской жизни  едва ли не главную свою задачу и смысл. Чрезвычайно модными являются «пейзанские» настроения – опроститься и уйти в природу, бросить вредные города.

Для нас дело не  в дезурбанизации, т.е. отказе от городских форм жизни.

Наоборот, возникает задача проектирования новых форм расселения и организации жизни на территории, конструирования систем расселения и зонирования территорий в интересах всех сфер жизни и нового «класса» помещиков.

В итоге возникает не дезурбанизация, а движение  за  особый новый тип урбанизации – движение за поместную  урбанизацию.

Очевидно, что поместная урбанизация может осуществляться прежде всего за счёт правильного учёта и зонирования земли.

На первое место в технологической организации поместной жизни выйдут автономные системы жизнеобеспечения (новое ЖКХ). Качество жизни прежде всего будет зависеть от качества инфраструктур, т.е. их функциональности, минимальной затратности, стабильности и простоты эксплуатации.

Приоритетным станет зонирование земли с назначением вида использования  как жилых зон  по железным и автомобильным магистральным дорогам, которые задают транспортную основу, «несущие   каркасы» для ткани (А. Гутнов) поместно-усадебного развития в формах новой урбанизации.

Десять – пятнадцать километров по обе стороны железнодорожных путей  составляют зону активной жизни.

Такой территориально распределённый вдоль железных дорог «город» или своего рода городская «ткань» может расселять «помещика» и в значительном удалении от мегаполиса или крупного города (до 100 и 150 км). Но это не является критическим и требует правильного планирования труда и заинтересованного пересмотра всех сторон привычного нам – заметим, индустриального, – образа жизни.

С нашей точки зрения, именно подобная «тканевая», «растянутая» в пространстве  и малоэтажная поместная урбанизация является наиболее соответствующей российской истории и традиции.